Страница 1 из 2
Ёлка (сказка)
В лесу росла маленькая, хорошенькая елочка. Стояла она на прелестном месте. Кругом её росло много товарищей: маленьких елей и сосен. Солнце грело ее, воздуху было там вдоволь. Глядя на больших, ей очень хотелось-бы вырасти, чтобы поравняться с ними.
Она с нежностью слушала болтовню крестьянских детей, собиравших землянику и чернику. Не раз случалось, что они, набрав полную лукошку черники и земляники, садились у маленькой елочки для отдыха и низали ягоды на соломинки.
Раз как-то, кружась около неё, они заметили ее: - «Ах, какая хорошенькая, маленькая елочка!» - вскричали дети. Елка чуть не заплакала смолистыми слезами от слова «маленькая»: ей хотелось быть большой.
На следующий год деревцо выросло на одно колено; там чрез год, еще на одно; - по числу колен всегда можно узнать, сколько дереву лет.
- «О, Создатель, если бы я была таким же большим деревом, как другие! - думала елка, вздыхая, я бы протянула свои ветки далеко кругом себя, а вершиной выглядывала бы на широкий свет. Птицы свивали бы гнезда на моих ветках, а от ветра я бы также важно кивала головою, как те высокие ели!»
Так жаловалась елка. Ее не радовали ни солнечный свет, ни птички, ни розовые облака, которые утром и вечером тянулись по небу. 
Настала зима. Кругом, насколько она могла видеть, всё было покрыто сверкающим, белым снегом. Пробегал иногда зайчик и каждый раз, как будто нарочно, перепрыгивал через маленькое деревцо. О, как ей было досадно, что такой трусливый зверек прыгал через нее! Но прошли две зимы; в третью елка стала такая большая, что зайчик должен был обходить кругом.
- «Ах! как-бы поскорее вырасти, - думала елка, - и сделаться большим деревом; ведь лучше этого ничего нет на свете». Зимою приезжали дровосеки и срубали некоторые большие деревья. Они приезжали каждый год, а молодая елка, которая уже так выросла, что понимала беду, всякий раз содрогалась при виде, как большие, прекрасные деревья с шумом и треском падали на землю; люди обрубали у них ветви, и прямые деревья во всю свою длину лежали обнаженными, так что их нельзя было узнать. Потом их клали на роспуски и лошади увозили их из лесу. Раннею весною, когда прилетели аисты и ласточки, елка их спросила, не знают ли они, куда повезли эти деревья?.. что с ними будет?Ласточки ничего не знали, но аист задумался на минуту, кивнул головою, захлопал длинным своим носом и отвечал елке: «Да, я знаю. Я встретил много кораблей, когда летел сюда из Египта; на кораблях этих были длинные величественные мачты; судя по запаху, это были сосны».
- «Ах, как я желаю быть большою! Я бы поехала также через море. Расскажите мне, пожалуйста, что же это такое море, и каково оно на вид?»
- «Слишком долго об этом рассказывать» - сказал аист, и полетел прочь.
- «Радуйся своей молодости, свежести и росту!» - говорили ей солнечные лучи, и ветер поцеловал деревцо; слезы росы тихо закапали на нее, но она не поняла этого.
Перед праздником Рождества приехали люди и срубили множество молодых елок, которые были моложе или одинакового роста с нашей елкой; она не знала ни покоя, ни отдыха, а только и думала о том, как-бы ей выбраться из лесу. Но на этот раз были срублены самые хорошенькие елочки. Веток их не трогали, а осторожно уложили на возы, и увезли из лесу.
- «Ах, куда-же это их увезли?» - спрашивала елка. - Ведь они не больше меня; одна была даже несравненно моложе? И почему у них не обрубили веток?
- «Мы знаем куда, мы знаем!» - чвирк, чвирк! - зачирикали воробьи: «Их увезли в город, их там ожидает такое великолепие, что рассказать трудно. Мы видели через окна: они стояли в теплых комнатах, увешанные яблоками, пряниками, игрушками, золотыми орехами и сотнями зажженных свечей!»
- «Ну, а потом?» - спросила елка и затрепетала всеми ветками, - а потом, что с ними сделали?
- «Потом, потом… мы ничего не видали, но это было отлично!»
- «Ах, хоть бы скорее пришло Рождество! может быть и меня постигла бы такая же блестящая участь, - лепетала елка. - Это было бы лучше чем ездить по морям. Теперь я такая же большая и прямая, как те елки, что были увезены из лесу в прошлом году. Ах, как-бы я желала быть на возу, и уехать в город: там бы меня тоже поставили в теплой комнате во всем блеске и великолепии! А потом?.. потом, верно будет еще лучше, - иначе зачем бы стали люди так украшать меня? А там впереди, наверно, что-нибудь еще гораздо лучше! Какое мучение стоять здесь!.. нет конца томлению!.. сама не знаю, что со мною делается?».
- «Наслаждайся нами! - сказали ей воздух и солнечный свет; - радуйся своей свежей молодости и свободе!» Но елка не радовалась, росла и росла; зиму и лето стояла она зеленая: видевшие ее люди восхищались ею, и говорили: «Прекрасное деревцо! Кому-то достанется оно на Рождество?»
Наконец настало роковое для елки Рождество. Ее первую срубили. Топор глубоко врезался в самую сердцевину. Со стоном упала елка на землю, она в первый раз почувствовала такую страшную боль и бессилие, что была не в состоянии думать о счастье ее, ожидающем; ей было грустно расставаться с родиной, с тем местом, где она выросла; она, знала, что никогда более не увидит ни своих товарищей, ни маленьких кустов и цветов, которые росли кругом её, ни даже зайчика, который так весело прыгал через нее, ни маленьких птичек, которые часто садились на её ветках.
Но елка опять пришла в себя, когда ее привезли с прочими деревьями на большой двор, где она слышала, как человек, увидевший ее, сказал: «Вот елочка, так елочка! дивное, превосходное деревцо попалось, нам такое и нужно!» Он схватил ее поспешно с возу и внес в большую, прекрасную залу, по стенам которой висели дорогие картины; около пылающего камина, в больших китайских вазах, возвышались искусственные пальмы; тут были и качающиеся стулья, шелком обитые диваны, большие столы со множеством игрушек и книжек с картинками, стоящих сотни-сотен талеров, - так, по крайней мере, говорили дети.
Елку поставили в ящик наполненный песком, но никто не узнал бы, что это такое; ящик обили зеленым сукном и поставили на большой пестрый ковер. Елка трепетала от радости! «Что-то будет!» - думала она. Между тем люди принялись украшать ее. На одни ветки они повесили вырезанные из разноцветной бумаги сеточки с конфетками, а вызолоченные орехи и яблоки как будто выросли на ней. По веткам налепили более сотни красных, белых и голубых свечей. Куклы, чрезвычайно похожие на людей - каких елочка никогда не видывала - стояли на ветках. Высоко, на самом верху прикрепили звезду из фольги. Всё это было необыкновенно красиво.
- «Сегодня вечером - говорила веселая хозяйка дома - засияешь ты, зеленая елочка! Какая будет радость детям!»
- «Ах, если бы уже был вечер! - думало дерево; поскорей-бы зажгли свечи! Что-то будет?… Не придут ли деревья из лесу посмотреть на меня? Воробьи наверно прилетят к окнам. Пожалуй, я приросту здесь и буду зиму и лето стоять разукрашенная. Ах! это было бы недурно, но у меня порядочно разболелась кора от томления, а эта боль для дерева так же мучительна, как для человека головная боль.
Вот наступил вечер: зажгли свечи. Что за великолепие! и елка озарила всю залу своим блеском, и с радости так затрепетала всеми ветками, что одна свечка упала на ковер и порядочно опалила его.
- „Господи, помилуй и спаси нас! Воды! кричала; няня, но хозяйка хладнокровно затушила огонь.
От страху, елка не смела и не могла пошевельнуться: она так боялась потерять что-нибудь из своих украшений. Весь этот блеск ослеплял ее.
Но вот двери растворились настежь, и толпа детей ворвалась в залу; - казалось, что они опрокинут елку. Старшие, важно улыбаясь, шли за ними. Дети сперва остановились перед деревом и онемели от удивления, но это было только на минуту, а потом они зашумели снова, так что в ушах затрещало. Они принялись танцевать кругом елочки, и один подарок за другим срывали с неё.
- „Боже мой! что они делают!“ - думала елка. „Что же еще будет?“
Свечи, между тем, догорели до самых веток, после чего их потушили, и детям позволено было обобрать елочку. Тогда они бросились к дереву как лютые звери! От страху дерево как в лихорадке тряслось и трещало. Не будь оно прикреплено верхушкой к потолку, его бы непременно опрокинули.
Дети со своими великолепными игрушками прыгали, шумели и уже не обращали внимания на елку; добрая няня хотя заглянула между веток, - но только затем, чтобы посмотреть, не осталось ли там еще забытой конфетки, ягодки или яблока.
Очень милая новогодняя сказка. 31 декабря, игрушки ребята сделали, а вот елки нет. И друзья решают написать письмо Деду Морозу, а вот передать его должен будет Снеговик-почтовик. А вот в какие приключение попадает наш почтальон детки как раз и узнают, прочитав эту историю.
Новогодняя сказка Сутеева Елка читать
Посмотрели сегодня утром ребята на календарь, а там последний листок остался.
Завтра Новый год! Завтра ёлка! Игрушки будут готовы, а вот ёлки нет. Решили ребята написать Деду Морозу письмо, чтобы он прислал ёлку из дремучей леса - самую пушистую, самую красивую.
Написали ребята вот такое письмо и скорей побежали во двор - Снеговика лепить.
Работали все дружно: кто снег сгребал, кто шары катал...
На голову Снеговику старое ведро надели, глаза из угольков сделали, а вместо носа воткнули морковку. Хороший получился Снеговик-почтовик!
Дали ему ребята своё письмо и сказали:
Снеговик, Снеговик,
Храбрый снежный почтовик,
В тёмный лес пойдёшь
И письмо снесёшь.
Дед Мороз письмо получит -
Найдёт в лесу ёлочку
Попушистее, получше,
В зелёных иголочках.
Эту ёлку поскорей
Принеси для всех детей!
Наступил вечер, ребята домой ушли, а Снеговик и говорит:
- Задали мне задачу! Куда мне идти теперь?
Возьми меня с собой! - вдруг сказал щенок Бобик. - Я помогу тебе дорогу искать.
Верно, вдвоём веселее! - обрадовался Снеговик. - Будешь меня с письмом охранять, дорогу запоминать.
Долго шли Снеговик и Бобик и наконец пришли в огромный, дремучий лес...
Выбежал навстречу им Заяц.
- Где тут Дед Мороз живёт? - спросил его Снеговик.
А Зайцу отвечать некогда: за ним Лиса гонится.
А Бобик: «Тяф, тяф!» - и тоже за Зайцем вдогонку.
Опечалился Снеговик:
- Видно, придётся мне дальше одному идти.
Тут как раз метель поднялась; завыл, закружил снежный буран...
Задрожал Снеговик и... рассыпался. Остались на снегу только ведро, письмо и морковка.
Прибежала обратно Лиса, злая: - Где тот, кто помешал мне Зайца догнать? Смотрит: никого нет, только письмо на снегу лежит. Схватила письмо и убежала.
Вернулся Бобик:
- Где Снеговик? Нет Снеговика.
В это время Лису Волк нагнал.
- Что несёшь, кума? - зарычал Волк. - Давай делиться!
- Не хочу делиться, самой пригодится, - сказала Лиса и побежала.
Волк - за ней.
А любопытная Сорока за ними полетела.
Плачет Бобик, а зайцы говорят ему:
- Так тебе и надо: не гоняй нас, не пугай нас!..
Не буду пугать, не буду гонять, - сказал Бобик, а сам ещё громче заплакал.
Не плачь, мы тебе поможем, - сказали зайцы.
- А мы зайцам поможем, - сказали белки.
Стали зайцы Снеговика лепить, а белки - им помогать: лапками похлопывают, хвостиками обмахивают.
На голову ему опять ведро надели, глаза из угольков сделали, а вместо носа воткнули морковку.
Спасибо, - сказал Снеговик, - что вы меня опять слепили. А теперь помогите мне Деда Мороза найти.
Повели его к Медведю. Медведь в берлоге спал - еле-еле его разбудили.
Рассказал ему Снеговик про то, как послали его ребята с письмом к Деду Морозу.
Письмо? - заревел Медведь. - Где оно
Хватились - а письма-то и нет!.
Без письма вам Дед Мороз ёлку не даст - сказал Медведь. - Лучше идите назад домой, а я вас из лесу провожу.
Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут:
— Какая славная елочка!
А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.
Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка.
— Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! — вздыхала елка. — Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку — такая обида! Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом.
"Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой — лучше этого нет ничего на свете!" — думала елка.
По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, — с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие — просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:
— Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:
— Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. Помоему, это они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.
— Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
— Ну, это долго рассказывать, — ответил аист и улетел.
— Радуйся своей молодости! — говорили солнечные лучи. — Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она этого не понимала.
Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.
— Куда они? — спрашивала елка. — Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?
— Мы знаем! Мы знаем! — чирикали воробьи. — Мы бывали в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами — золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!
— А потом? — спрашивала елка, трепеща ветвями. — А потом? Потом что?
— Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
— А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! — ликовала елка. — Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!
— Радуйся мне! — говорили воздух и солнечный свет. — Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!
Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она зеленая; темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили: "Какая славная елка!" — и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.
Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:
— Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, — во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки — елка еще ни разу не видела таких, — закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно…
— Сегодня вечером, — говорили все, — сегодня вечером она засияет! "Ах! — подумала елка. — Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И
что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?"
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; горячо было ужасно.
— Господи помилуй! — закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как
боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском… И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.
"Что они делают? — думала елка. — Что будет дальше?"
И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они набросились на нее! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика.
— Сказку! Сказку! — закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и он уселся прямо под ней.
— Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, — сказал он, — только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?
— Про Иведе-Аведе! — кричали одни.
— Про Клумпе-Думпе! — кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчмя молчала и думала: "А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?" Она свое отыграла, она, что ей было положено, сделала.
И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: "Еще, еще расскажи!", им хотелось послушать и про ИведеАведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем притихшая, задумчивая стояла елка, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. "Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!" — думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. "Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца". И она радовалась, что назавтра ее опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами.
"Уж завтра-то я не буду так трястись! — думала она. — Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе". Так, тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
"Сейчас меня опять начнут наряжать!" — подумала елка. Но ее волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в темный угол, куда не проникал дневной свет.
"Что бы это значило? — думала елка. — Что мне тут делать? Что я могу тут услышать?" И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно.
Много дней и ночей миновало; на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.
"На дворе зима! — подумала она. — Земля затвердела и покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно, простою тут под крышей до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко… Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!"
— Пип! — сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из норы, а за нею следом еще одна малышка. Они обнюхали елку и стали шмыгать по ее ветвям.
— Тут жутко холодно! — сказали мыши. — А то бы просто благодать! Правда, старая елка?
— Я вовсе не старая! — отвечала елка. — Есть много деревьев куда старше меня!
— Откуда ты? — спросили мыши. — И что ты знаешь? — Они были ужасно любопытные. — Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты была там? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, откуда выйдешь жирной?
— Не знаю я такого места, — сказала елка, — зато знаю лес, где солнце светит и птицы поют!
И рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, сказали:
— Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!
— Счастлива? — переспросила елка и задумалась над своими словами. — Да, пожалуй, веселые были денечки!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали пряниками и свечами.
— О! — сказали мыши. — Какая же ты была счастливая, старая елка!
— Я вовсе не старая! — сказала елка. — Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я в самой поре! Я только что вошла в рост!
— Как славно ты рассказываешь! — сказали мыши и на следующую ночь привели с собой еще четырех послушать ее, и чем больше елка рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: "А ведь и в самом деле веселые были денечки! Но они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я за принца выйду!" И вспомнился елке этакий хорошенький молоденький дубок, что рос в лесу, и был он для елки настоящий прекрасный принц.
— А кто такой Клумпе-Думпе? — спросили мыши.
И елка рассказала всю сказку, она запомнила ее слово в слово. И мыши подпрыгивали от радости чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в воскресенье явились даже две крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.
— Вы только одну эту историю и знаете? — спросили крысы.
— Только одну! — отвечала елка. — Я слышала ее в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
— Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какойнибудь еще — со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
— Нет, — отвечала елка.
— Так премного благодарны! — сказали крысы и убрались восвояси.
Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая:
— А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет!
Но когда это случилось… Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.
"Ну вот, это начало новой жизни!" — подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. "Вить-вить! Вернулась моя женушка!" — щебетали они, но говорилось это не про елку.
"Уж теперь-то я заживу", — радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети — те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.
— Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! — сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
— Конец, конец! — сказало бедное деревцо. — Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки — вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
— Пиф-иаф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе — единственную, которую слышала и умела рассказывать… Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями.
Посмотрели сегодня утром ребята на календарь, а там последний листок остался.
Завтра Новый год! Завтра ёлка! Игрушки будут готовы, а вот ёлки нет. Решили ребята написать Деду Морозу письмо, чтобы он прислал ёлку из дремучей леса — самую пушистую, самую красивую.
Написали ребята вот такое письмо и скорей побежали во двор — Снеговика лепить.
Работали все дружно: кто снег сгребал, кто шары катал...
На голову Снеговику старое вед-ро надели, глаза из угольков сдела-ли, а вместо носа воткнули морков-ку.Хороший получился Снеговик-почтовик!
Дали ему ребята своё письмо и сказали:
Снеговик, Снеговик,
Храбрый снежный почтовик,
В тёмный лес пойдёшь
И письмо снесёшь.
Дед Мороз письмо получит —
Найдёт в лесу ёлочку
Попушистее, получше,
В зелёных иголочках.
Эту ёлку поскорей
Принеси для всех детей!
Наступил вечер, ребята домой ушли, а Снеговик и говорит:
— Задали мне задачу! Куда мне идти теперь?
— Возьми меня с собой! — вдруг сказал щенок Бо-бик. — Я помогу тебе дорогу искать.
—Верно, вдвоём веселее! — обрадовался Снеговик. — Будешь меня с письмом охранять, дорогу запоминать.
Долго шли Снеговик и Бобик и наконец пришли в огромный, дремучий лес...
Выбежал навстречу им Заяц.
— Где тут Дед Мороз живёт? — спросил его Снеговик.
А Зайцу отвечать некогда: за ним Лиса гонится.
А Бобик: «Тяф, тяф!» — и тоже за Зайцем вдогонку.
Опечалился Снеговик:
— Видно, придётся мне дальше одному идти.
Тут как раз метель поднялась; завыл, закружил снежный буран...
Задрожал Снеговик и... рассыпался. Остались на снегу только ведро, письмо и морковка.
Прибежала обратно Лиса, злая: — Где тот, кто помешал мне Зайца догнать? Смотрит: никого нет, только письмо на снегу ле-жит. Схватила письмо и убежала.
Вернулся Бобик:
— Где Снеговик? Нет Снеговика.
В это время Лису Волк на-гнал.
— Что несёшь, кума? — за-рычал Волк. — Давай делиться!
— Не хочу делиться, самой пригодится, — сказала Лиса и побежала.
Волк — за ней.
А любопытная Сорока за ними полетела.
Плачет Бобик, а зайцы говорят ему:
— Так тебе и надо: не гоняй нас, не пугай нас!..
— Не буду пугать, не буду гонять, — сказал Бобик, а сам ещё громче заплакал.
— Не плачь, мы тебе поможем, — сказали зайцы.
— А мы зайцам поможем, — сказали белки.
Стали зайцы Снеговика лепить, а белки — им по-могать: лапками похлопывают, хвостиками обмахива-ют.
На голову ему опять ведро надели, глаза из уголь-ков сделали, а вместо носа воткнули морковку.
— Спасибо, — сказал Снеговик, — что вы меня опять слепили. А теперь помогите мне Деда Мороза. найти.
Повели его к Медведю. Медведь в берлоге спал — еле-еле его разбудили.
Рассказал ему Снеговик про то, как послали его ребя-та с письмом к Деду Морозу.
— Письмо? — заревел Медведь. — Где оно?
Хватились — а письма-то и нет!.
— Без письма вам Дед Мороз ёлку не даст — сказал Медведь. — Лучше идите назад домой, а я вас из лесу провожу.
Вдруг, откуда ни возьмись, прилетела Сорока, трещит:
— Вот письмо! Вот письмо!
И рассказала Сорока, как пись-мо нашла.
А было все так:
Пошли все с письмом к Деду Морозу.
Снеговик спешит, волнуется: то с горки скатится, то в яму про-валится, то за пень зацепится.
Хорошо, Медведь его выручал, а то бы опять рас-сыпался Снеговик.
Наконец пришли к Деду Морозу. Прочитал Дед Мороз письмо и сказал:
— Что ж так поздно? Не успеешь ты, Снеговик, принести ребятам ёлку к Новому году.
Тут все за Снеговика стали заступаться, рассказа-ли, что с ним было. Дед Мороз дал ему свои сани, и помчался Снеговик с ёлкой к ребятам.
Медведь к себе домой пошёл — спать до самой весны.
А утром Снеговик стоял на прежнем месте, только у него в руках вместо письма была ёлка.
Сказка Г.Х. Андерсена
Стояла в лесу такая славненькая елочка; место у елочки было хорошее: и воздуха было вдосталь, и солнышко ее пригревало, а вокруг нее росли товарищи постарше, ель да сосна. Только елочке самой не терпелось стать взрослой: она не думала ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать малину или землянику. Наберут они полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, к елочке подсядут и скажут:
— Какая славная елочка!
А елочке хоть бы и вовсе таких речей не слушать.
Через год елочка подросла на один побег, еще через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, можно всегда узнать, сколько лет росла елка.
— Ах, хоть быть бы мне такой же большой, как другие! — вздыхала елка. — Уж как бы я ветвями широко раскинулась да макушкой выглянула на вольный свет! Птицы у меня в ветвях вили бы гнезда, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни птицы, ни солнце, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и вокруг искрящейся белой пеленой лежал снег, частенько вприпрыжку являлся заяц и перескакивал прямо через елочку — такая обида! Но прошло две зимы, и на третью зиму елка так подросла, что зайцу уже приходилось ее кругом обегать.
«Ах! Вырасти, вырасти, стать старой и большой — лучше этого ничего на свете нет!» — думала елка.
Осенью в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и теперь уже совсем взрослая елка всякий раз трепетала, — с таким звоном и стоном падали наземь прекрасные большие деревья. С них срубали ветви, и они были такие длинные, голые, узкие — просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу прочь. Куда? Что их там ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:
— Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, потом кивнул головой и сказал:
— Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. От них пахло елью, по-моему, это они и были. Я с ними здоровался много раз, и голову они держали высоко, очень высоко.
— Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
— Ну, это долго рассказывать, — ответил аист и улетел.
— Радуйся лучше своей молодости! — говорили елочке солнечные лучи. — Радуйся своей юной жизни, которая играет в тебе, своему здоровому росту!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она не понимала этого.
Как подходили Новый год и рождество, в лесу рубили совсем юные елки, некоторые из них даже были ниже ростом и моложе, чем наша, которая совсем не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца были самые красивые, и они всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.
— Куда их везут? — спрашивала елка. — Они ведь ничуть не больше меня, а одна так даже и вовсе меньше. Почему они все свои ветки сохранили? Куда они едут?
— Мы знаем! Мы знаем! — чирикали воробьи. — Мы в городе бывали и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такая слава и блеск, что лучше и не придумаешь! Мы в окна заглядывали, мы видели! Их сажают в горшки посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами — медовыми пряниками, золочеными яблоками, игрушками и сотнями свечей!
— А потом? — спрашивала елка, трепеща ветвями. — А потом? Что потом?
— Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
— А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! — ликовала елка. — Это еще лучше, чем по морю плавать. Ах, как я томлюсь! Хоть бы опять рождество поскорей! Теперь и я стала такая же рослая и большая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще прекраснее, еще лучше, а то зачем же еще так меня наряжать? Уж конечно, потом будет что-то еще более великолепное, еще более величественное! Но что? Ах, как я томлюсь, как тоскую! Сама не знаю, что со мной делается!
— Радуйся мне! — говорили воздух и солнечный свет. — Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!
Но елка ни капельки не радовалась; она росла и росла, лето и зиму стояла она зеленая; и все, кто ни видел ее, говорили: «Какая славная елка!» — и под рождество ее срубили первую. Глубоко, в самую середину ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей дурно, было больно, и елка не могла думать ни о каком счастье, и грустно было ей разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, цветов и кустиков, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был вовсе невеселым.
Очнулась елка, только когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:
— Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в красивую большую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, были шелковые диваны и большие столы, а на столах игрушки и книжки с картинками. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что была она обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Слуги и девушки стали ее наряжать. На ветвях у елки повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая сумочка была наполнена сластями; грецкие орехи и золоченые яблоки словно сами на елке выросли, и больше ста маленьких свечей, красных, голубых, и белых воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки — елка еще ни разу таких не видела, — закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили звезду, усыпанную золотыми блестками. Это было великолепно, просто совершенно бесподобно…
— Сегодня вечером, — говорили все, — сегодня вечером она засияет! «Ах! — подумала елка. — Скорей бы вечер! Скорей бы свечи зажгли! И что же тогда будет? Уж не придут ли на меня посмотреть из леса деревья? Уж не слетятся ли к окнам воробьи? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная лето и зиму?»
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какое великолепие, какой блеск! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; было ужасно горячо.
— Господи помилуй! — закричали девушки и кинулись гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как ей было страшно! Как она боялась потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была всем этим блеском ошеломлена… И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот елку свалят. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.
«Что они делают? — думала елка. — Что же будет дальше?»
И вплоть до самых ветвей выгорали свечи, и когда они выгорели, их потушили, и детям было дозволено обобрать елку. О, как они на нее набросились! Только ветки затрещали. Не будь она привязана к потолку макушкой с золотой звездой, ее бы непременно опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто уже и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого финика или яблока.
— Сказку! Сказку! — закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и тот уселся прямо под ней.
— Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, — сказал он, — только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Клумпе-Думпе или про Иведе-Аведе, который свалился с лестницы, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?
— Про Клумпе-Думпе! — кричали одни.
— Про Иведе-Аведе! — кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: «А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?» Она свое отыграла, она сделала что ей было положено,.
И толстый человечек рассказал сказку про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал, да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: «Еще, еще расскажи!», им очень хотелось послушать и про Иведе-Аведе, но пришлось довольствоваться Клумпе-Думпе. Елка стояла совсем притихшая, задумчивая, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. «Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!» — думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. «Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца». И елка радовалась, что назавтра ее опять украсят игрушками и свечами, фруктами и золотом. «Уж завтра-то я не буду так трястись! — думала она. — Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе». Так, задумчивая и тихая, простояла елка всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
«Сейчас меня снова начнут наряжать!» — подумала елка. Но ее, наоборот, волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в самый темный угол, куда дневной свет не проникал.
«Что бы это значило? — думала елка. — Что я могу тут услышать? Что мне тут делать?» И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно. Много дней и ночей миновало; а на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.
«На дворе зима! — подумала она. — Земля уже затвердела и покрылась снегом, люди не могут меня пересадить, стало быть, я, верно, тут под крышей простою до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко… Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и через тебя перепрыгнет, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!»
— Пип! — вдруг сказала маленькая мышь и выскочила из норы, а следом за нею еще одна малышка. Они обнюхали елку и начали шмыгать по ее ветвям.
— Тут жутко холодно! — сказали мыши. — А то была бы просто благодать! Правда, старая елка?
— Я совсем не старая! — отвечала елка. — Есть много деревьев куда старше меня!
— Откуда ты? — спросили мыши. Они были ужасно любопытные. — И что ты знаешь? Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты там была? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, а выйдешь откуда жирной?
— Не знаю я такого места, — сказала елка, — зато знаю лес, где поют птицы и солнце светит!
И рассказала им елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, они ей сказали:
— Ах, как много ты видела! Ах, как ты была счастлива!
— Счастлива? — переспросила елка и задумалась над своими словами. — Да, пожалуй, денечки веселые были!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали свечами и пряниками.
— О! — сказали мыши. — Какая же ты была счастливая, старая елка!
— Я вовсе не старая! — сказала елка. — Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я только что вошла в рост! Я в самой поре!
— Как славно ты рассказываешь! — сказали мыши и на следующую ночь привели с собой еще четырех мышек елку послушать, и чем больше она рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: «А ведь и в самом деле денечки веселые были! Но они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я выйду за принца!» И елке вспомнился этакий хорошенький молоденький дубок, что в лесу рос, и для елки он был настоящий прекрасный принц.
— А кто такой этот Клумпе-Думпе? – спросили у нее мыши.
И елка рассказала им всю сказку, ведь она запомнила ее слово в слово. И мыши от радости подпрыгивали чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло еще больше, а в воскресенье даже две крысы явились. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.
— Вы только одну эту историю и знаете? — спросили крысы.
— Только одну! — отвечала елка. — Я слышала ее в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
— Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь еще — со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
— Нет, — отвечала елка.
— Так премного благодарны! — сказали крысы и убрались восвояси. Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая: — А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет! Но когда это случилось… Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.
«Ну вот, это начало новой жизни!» — подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. «Вить-вить! Вернулась моя женушка!» — щебетали они, но говорилось это не про елку.
«Уж теперь-то я заживу», — радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети — те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.
— Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! — сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
— Конец, конец! — сказало бедное деревцо. — Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки — вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
— Пиф-паф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе — единственную, которую слышала и умела рассказывать… Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями.