Коза-Дереза
По мотивам русской народной сказкиПошёл Дед на базар. Видит, мужик козу продаёт за два гроша. Обрадовался Дед, что козу можно купить так дёшево. Полез в карман за деньгами, а продавец руками замахал.
- Не надо, - говорит, - бери даром!
Удивился Дед, стал разглядывать козу. Видит, у ней бок ободран.
- Несчастная я, - объяснила коза, скорчила козью морду и запела такую грустную песню:
- С чего я стала тощей,
Зачем ободран бок?
Нельзя ответить проще -
Хозяин был жесток.
Я на него пахала,
Ходила по дрова,
И у него, нахала,
Была же не права!
Ведь я ему стирала
И штопала носки,
И сердце надрывала
От горя и тоски.
За что ж меня терзали
И били, сироту,
Травинки не давали
Мне подержать во рту.
Я тебя в обиду не дам, - решил Дед и даже бантик повязал Козе на косичку.
Привёл Дед козу в дом, познакомил её с Бабкой и домочадцами: петухом Кирюшей и кроликом Трушей.
Бабка стала давать всем поручения: Деду дрова колоть, Кирюше горох перебирать, Труше щавелём заняться. Как дошло дело до козы, у той ножки подкосились, и коза рухнула на пол.
Оставь её, - вступился Дед, - несчастная она, замученная.
- Ладно, - согласилась Бабка, - отдохнёт, воды принесёт. - И пошла на огород.
Вот занялись все своими делами. Дед дрова колет, Бабка на грядке землю рыхлит, в доме кролик Труша у щавеля черешки обрывает, петух Кирюша горох перебирает. А коза развалилась на лежанке, как барыня, да посмеивается.
- Скучно, - говорит, - живёте.
- Почему скучно, - обиделся Петух. - Мы живём дружно и весело.
- Разве это весело, - усмехнулась коза и, приплясывая, запела:
- Перед тем как веселиться,
Нужно, братцы, разделиться,
Кто-то трудится и пашет,
Кто-то прыгает и пляшет.
Дайте мне щипнуть немножко
Щавелечка и горошка:
Козочке - чи-чивики,
Козочка - чики-брики!
Дело это не безделье,
А работа - не веселье,
Пусть накормят до отвала,
Я б тогда потанцевала!
Не успела коза песню закончить, как в избу ввалился Дед с вязанкой дров. Коза подлиза к нему:
- Ты старенький, а тебя работать заставляют. Давай в шашки сыграем.
Дед растерялся, вязанку уронил. А тут Бабка кочан капусты несёт:
- Вот завтра пирог будет! - Увидела, что Дед дрова разбросал, стала выговаривать ему.
- Замучили вы меня, - рассердился Дед, - передохнуть некогда. Одна Дереза меня жалеет. Доставай, коза, шашки!
Наступила ночь, все спать улеглись. Уснул петух, задремал Труша. За окном лягушки квакают, на печи Дед с Бабкой похрапывают. Одной Дерезе не спится, ей хочется веселиться. Думала коза, думала - чтобы ей такое выкинуть? И придумала - закричала на всю избу петухом.
От петушиного крика случился в избе переполох. Дед спросонку свалился с печи и упал на лавку. Лавка перевернулась, и Деду на голову горшок наделся. Петух затрепыхался, замахал крыльями, взлетел и разбудил кролика. Труша разбудил Бабку. Бабка встала и свет зажгла.
Увидел Дед, что произошло, да как закричит:
- Ты что, петух, ополоумел, среди ночи кукарекаешь?! Уходи вон из дому!!!
Ни в чём не повинный петух пошёл прочь из избы. Оставшиеся улеглись по своим местам. Уснула и коза, довольная, что устроила такое безобразие.
Проснулась коза, в избе никого нет, только Труша досыпает. Во дворе Дед зарядку делает. Бабка раздувает самовар. Словом, никто козу не видит. Слопала Дереза цветок, стоящий на подоконнике, - что бы ещё съесть? Вон кочан капустный. Оторвала листок - вкусно, оторвала второй - сладко. И ещё, и ещё... пока не осталась одна кочерыжка. Вдруг видит, Бабка в дом идёт.
Заметалась коза по избе, но быстро сообразила, что делать. Отпихнула ногой кочерыжку в сторону Труши, а сама притворилась спящей. Вошла Бабка в избу. - А ну, помощники, вставать пора. - Взяла доску, нож, а кочана-то нет. - Где капуста?
В это время в дверях показался Дед, плечами пожимает. А Труша проснулся, увидел перед собой кочерыжку, решил, что это для него угощение, и в рот сунул. Дед хвать кролика за уши - вот он вор! И отправил беднягу вслед за петухом. Короче, остались Дед с Бабкой без Труши и без Кирюши.
Коза между тем к Деду ластится, об ноги трётся.
- Ах, ты моя хорошая, - умилился старый.
Делу время, потехе час.
- Отдохнула, - говорит хозяйка козе, - теперь за водой сходи.
Коза от неожиданности даже икнула.
- Голодная я, травинки бы сначала пощипать. Так тому и быть, решила Бабка и отправила козу в поле.
Пришла коза в чисто поле. Видит двух других коз. С одной свежей травки поела, с другой ключевой водицы попила. Потом забралась на мосток и запела:
- Как посмотрю на вас я, козы
Не удержаться от слезы.
Вы у меня учитесь, козы,
Пример берите с Дерезы!
У вас, бедняжек, доля злая,
А я вам, козы, не чета,
Живу в избе, а не в сарае,
На мягком сплю, всегда сыта.
Раз Дереза взялась за дело,
Вам, козы, не о чем тужить,
Вот Бабку выгоню и Деда,
И с вами вместе будем жить!
А Дед в это время в поле траву косил и всё слышал.
Собрались в доме Дед с Бабкой, Кирюша и Труша.
Ну что делать с подлой козой? Дереза - бе... Дере-за - ме... Но никто её даже слушать не стал.
- Уходи, Дереза, куда хошь, - сказала Бабка.
А Дед с козы бантик снял.
Ушла Дереза, и тут всем стало её жалко. Петух вспомнил:
- Коза, а кукарекать умела - талант! Кролик говорит:
- Весело с ней было!
- Обо мне заботилась, - добавил Дед.
- Ладно, - сказала Бабка, - простим Дерезу. Иди, Дед, вороти её.
Дед не успел встать со скамейки, а коза уже тут как тут с двумя вёдрами на коромысле в избу входит:
- Ты, Бабка, сказала, иди куда хошь, вот я за водой и сбегала!
Жила-была коза с тремя козлятами. Со старшим и средним прямо сладу не было — уж такие проказники и непоседы, а младший был на диво прилежным и послушным. Как гово-рится: пять пальцев на руке, и все разные.
Кликнула однажды коза своих козлят и говорит: — Милые мои детушки! Я в лес пойду, вам еды принесу. А вы дверь за мной заприте, друг с дружкой не ссорьтесь и никому не отпирайте, пока голоса моего не услышите. Как приду, сразу по песенке узнаете. Вот что я вам спою:
Детушки, козлятки,
Отоприте хатку.
Ваша мама пришла,
Молочка принесла,
И еще вам несет
Свежей травки
Полный рот,
Чечевицы
На копытце,
Меж рогов Пучок цветов,
А под мышкой
Мамалыжку.
— Поняли, что я сказала?
— Да матушка, — ответили козлята.
— Могу я на вас положиться?
— Будь покойна, матушка, — выскочили вперед стар-шие. — Мы ребята хоть куда, наше слово крепко.
— Если так, дайте расцелую вас! Да храни вас бог от бе-ды и счастливо оставаться, детушки!
— Добрый путь, матушка, — со слезами на глазах отве-тил меньшой. — Возвращайся скорей и принеси нам еды.
Пошла коза в лес, а козлята дверь за ней закрыли, засов задвинули. Но, как говорится, стены имеют уши, а окна — глаза. Разбойник-Волк — да, знаете, кто? — тот самый, ко-торый козе кумом доводится — давно уж ждал случая пола-комиться козлятиной. Вот и подслушал он теперь, притаив-шись за козьей хаткой, как мать-коза детушек своих настав-ляла.
«Ладно, — подумал он. — Теперь знай, не зевай. Только бы дверь отворили мне, а там уже будет прок. Мигом с них шкурки сдеру!»
Сказано — сделано. Подходит волк к двери, песенку за-певает:
Детушки козлятки,
Отоприте хатку,
Ваша мама пришла,
Молочка принесла,
И еще вам несет
Свежей травки
Полный рот,
Чечевицы
На копытце,
Меж рогов
Пучок цветов,
А под мышкой!
Мамалыжку.
— Ну-ка, ребятки, бегом открывайте! Бегом!
— Братцы, — закричал старший козленок. — Быстрее отпирайте, матушка нам еды принесла.
— Не отпирайте, братцы, — сказал меньший, — а то нам худо придется. Это не матушка. Я по голосу узнаю. У мамень-ки нашей голос не такой густой и хриплый, а приятный и то-ненький.
Услыхал волк такие слова, пошел к кузнецу — язык и зубы отточить, чтоб голос у него стал тоньше, и снова стучится к козлятам в дверь:
Детушки, козлятки,
Отоприте хатку...
— Слышите? — говорит старший. — А то заладили одно; не матушка это, не матушка. Кто же? Тоже ведь уши и у ме-ня. Пойду отопру.
— Братец! Братец! — снова закричал младший. — Послу-шай меня. Мало ли кто придет и споет:
Скорее откройте,
Пришла ваша тетя!
Что же, вы и тогда отпирать будете? Вы же знаете, что наша тетушка умерла давным-давно, и косточки, верно уж, сгнили.
— Ну что, разве не говорил я? — рассердился старший,
— Хорошее дело, когда яйца курицу учат. Станем мы матушку столько времени за дверью держать! Нет, пойду и отопру...
Младший тогда проворно юркнул в печную трубу, ногами в шесток уперся, носом в сажу уткнулся, молчит, как рыба, дрожит со страху как осиновый лист. Средний тоже — прыг под квашню; съежился в комок, как мог. Молчит, как земля, с перепугу шерсть на нем дыбом: кто бежит — не герой, зато живой! А старший у двери стоит: отпереть — не отпереть? Все-таки отодвинул засов. И кого же он видит? Да разве успе-ешь разглядеть, когда у волка в животе урчит и глаза с голо-духи сверкают. Недолго думая, впился зубами козленку в гор-ло, голову оторвал и так его живо сглотнул, будто на один зуб ему было. Облизнулся потом и стал по хате шарить, при-говаривая:
— Почудилось мне, что ли, или и впрямь я несколько го-лосом тут слышал? Да что-то, словно сквозь землю провалились... где они, где?
Заглянул туда, заглянул сюда — нет козлят, да и только!
— Чудеса в решете! Что же мне делать-то? Впрочем, не-куда спешить... Лучше присяду вон там, дам отдохнуть ста-рым костям...
Кряхтя и охая, уселся кум на квашню. Сел, и то ли кваш-ня скрипнула, то ли кум чихнул, только козленок под кваш-ней не стерпел. Видать, нелегкая толкнула:
— На здоровье, крестненький!
— Ах, ты... ах ты, проказник! Вот где пристроился? Иди, дорогуша, к крестненькому, он тебя расцелует!
Приподнял квашню, вытащил козленка за уши, и только пух пошел от бедняги! Как говорится: сам на себя беду на-кликал.
Пошарил-пошарил волк по хате, авось еще что-нибудь най-дет, но больше ничего не нашел: потому что меньшой козле-нок сидел смирнехонько, молчал как рыба. Видит волк, что нечем больше поживиться, другое задумал: выставил в окош-ках козлиные головы с оскаленными зубками, словно смеют-ся; после вымазал стены кровью, чтобы еще больше козе насолить, и пошел восвояси. Как только убрался разбойник, младший козленок выскочил из трубы и засов задвинул. Шерсть стал на себе рвать, горько, горько братцев оплакивать:
— Милые братцы мои! Кабы не послушались волка, не съел бы он вас! А бедная матушка и не знает, какая с вами беда стряслась!
Плачет-убивается, чувств едва не лишился.
Но что тут поделаешь? Не его вина, что вышла братьям глупость боком. А пока он стонал да плакал, коза домой спе-шила, еду козлятам несла, запыхалась. Подошла к хате, а из окон на нее две Головы глядят:
— Славные детушки мои! Ждут, не дождутся меня, вон как радуются!
Милые мои козлятки,
Как люблю я вас, ребятки!
Велика была радость козы. Только подошла поближе, — что это? Ледяной озноб пробежал по телу, ноги подкосились, помутилось в глазах. Недоброе она в окнах увидела! А может, только показалось? Подошла она к двери и зовет:
Детушки, козлятки,
Отоприте хатку,
Ваша мама пришла,
Молочка принесла,
И еще она несет
Свежей травки
Полный рот,
Чечевицы
На копытце,
Меж рогов
Пучок цветов,
А под мышкой
— Матушка, матушка! Беда с нами стряслась! Хуже по-жара, хуже потопа!
Повела коза глазами по хате, ужас и трепет охватили ее. Потом пришла немного в себя и спросила:
— Что же случилось, детка?
— Ах, матушка, как ушла ты из дому, немного погодя слышим кто-то в дверь стучит и поет:
Детушки, козлятки,
— Старший братец, по глупости и упрямству, сразу по-бежал отпирать.
— И что же тогда?
— Тогда я живо в трубу залез, средний братец под кваш-ней спрятался, а старший, недолго думая, — дерг засов.
— И тогда?
— Тогда-то беда и стряслась. Волк, наш крестный и твой друг, забежал в хату!
— Кто? Мой кум? Да ведь он шерстью своей поклялся, что детушек моих не тронет!
— Да, матушка, он! Крепко их тронул!
Ну, погоди, проучу я его. Он думает, если у бедной вдовы полон дом детей, то можно над нею издеваться? С ребяток шкуры сдирать? Нет, не уйти ему от расплаты! Ах, он злодей, ах разбойник! А еще зубы скалил, подмигивал мне... Но только не из тех я, что он думает, отроду по чужим огородам не хаживала. Ну, да уж ладно, куманек, я с тобой посчитаюсь! Задумал со мной шутки шутить? Еще пожалеешь об этом!
— Ох, матушка, ох! Не нам его судить! Знаешь ведь по-говорку: с лихим человеком свяжешься, добра не жди.
— Нет, нет, сыночек! До неба высоко, до царя далеко. Са-ма управлюсь. Вот тебе мое слово, сынок: не сдобровать зло-дею! Только смотри, не проговорись кому, чтобы он не прове-дал.
С той поры стала искать случая с кумом расквитаться. Думает-думает — придумать не может, как отомстить ему.
— Кажется, нашла на него управу, — сказала она нако-нец. — Такое ему устрою, что лапы себе кусать будет.
Была перед ее хатой яма глубокая. О ней-то и вспомнила коза.
— В дубильный чан тебя, куманек-волк, не иначе!.. Скоро расплачиваться будешь... А тебе, кумушка-коза, за дело пора приниматься, задал тебе куманек-волк работу!
С этими словами подоткнула она подол, рукава засучила, огонь развела и давай стряпать. Наготовила голубцов, плова, пирогов, куличей на сметане и яйцах и других всевозможных блюд; яму потом углями горящими и гнилушками напол-нила, чтоб тлел под спудом огонь, ветками крест-накрест на-крыла, сверху листьев набросала, а на листья землю посыпала и рогожкой прикрыла. И еще стульчик восковой смастерила для дорогого гостя.
Оставила она стряпню на огне, а сама в лес подалась — волка на праздник звать. Идет по лесу, идет, возле оврага волк ей навстречу выходит.
— День добрый, кума, каким тебя ветром сюда занесло?
— Да будет добрым сердце твое, как добр взгляд. Разве не знаешь, что ветер заносит, куда душа не просит? Побывал, видишь ли, кто-то в моем доме, натворил мне бед!
— А что, кумушка милая?
— Козляток одних застал и растерзал бедняжек! Вот что значит быть вдовой беззащитной!
— Да что ты, кума, говоришь?
— Уже теперь говори-не говори — легче не будет. Отпра-вились они, бедняжки, к господу богу, и надо нам об их душе позаботиться. Вот и решила я по своим силам поминки устро-ить и тебя, куманек, пригласить, чтоб утешил ты меня, бед-ную...
— Охотно, кумушка милая, но охотней к тебе бы на свадь-бу пришел.
— Верю, куманек, да что поделаешь? На все божья воля.
Пошла коза, рыдая, к дому, а волк — за ней, тоже делает вид, что плачет.
— Ах, куманек, куманек, — всхлипывает коза. — Что нам всего дороже, то и теряем!
— Что делать, кума, знали бы мы, какая беда нас ждет, береглись бы наперед. Да не терзайся так, рано или поздно все там будем.
— Так-то так, куманек. Но ведь бедным крошкам моим только бы жить да жить!
— Да, кумушка милая, но, видать, господу богу тоже свежатинка по вкусу.
— Если бы сам господь их к себе прибрал, дело другое... Но так ли это?
— Знаешь, кума, как подумаю... уж не Топтыгин ли к тебе домой пожаловал? Помнится, повстречал как-то я его в малин-нике. Вот, говорит, кабы отдала мне коза сыночка скорняжно-му делу обучать...
Слово за слово, добрались они до кумушкиной хаты.
— Прошу, куманек, — говорит коза, а сама на рогожку восковой стульчик ставит. — Садись, угощайся, чем бог по-слал!
И пододвинула ему полную миску голубцов.
Накинулся волк с жадностью на голубцы. Чав-чав — це-ликом отправляет их в глотку.
— Уж больно, кумушка, твои голубцы хороши!
Сказал — и бух прямо в яму с горящими угольями:
стульчик-то восковой расплавился, а веточки на одном честном слове держались, как раз сколько для гостя требовалось.
— А ну-ка! Теперь отдавай, волк, что съел! С козой тя-гаться вздумал? Коза тебя и доканает!
— Ой, кума, ой, горят мои пятки! Скорее вытяни, душа горит!
— Нет, куманек! Во мне ведь тоже душа горела, когда коз-лятки мои погибли! Богу, говоришь, свежатина по вкусу, а мне по вкусу и те, что постарше, были бы только хорошо поджа-рены. Знаешь, чтобы насквозь огонек их пронял.
— Ой, горю, погибаю, кума! Спасай!
— Что ж, гори, куманек, погибай! От тебя добра не до-ждешься! Пускай же горит на тебе шерсть, которой ты клялся, что детишек моих не тронешь! Помнишь, как клялся, зве-рюга лютый! А ведь сожрал-таки козляток моих!
— Ой, жжет, горит все нутро во мне, кума! Вытащи, сми-луйся надо мной!
— Смерть за смерть, куманек, ожог за ожог! Ведь ишь ты, словечко какое давеча из писания подкинул!
Схватили коза с козленком по охапке сена и в яму на вол-ка бросили. Потом стали камни в него швырять и что под ру-ку попадалось, пока не прикончили. Так-то лишилась коза двух козляток своих, зато и волка, кума своего, утратила! Не велика утрата!
Услыхали все козы в округе про такое дело, взыграло у них сердце! Сошлись они все на большой пир, стали есть да пить, и такое у них веселье пошло, что и не описать...
И я там был, а как время подошло, сел верхом на седло и поведал все, как произошло, потом колесо оседлал, сказоч-ку вам рассказал; а под конец оседлал чечевицу и понес, лю-ди добрые, несусветную небылицу.
Жили три брата: двое умных, а третий дурак. Вышли они раз на улицу гулять, глядь — ведет человек козу. Дурак и говорит:
— Коль захочу, у этого мужика сейчас козу украду.
— Дурень ты! — говорят умные. — Как же ты ее украдешь, если она у него в руках.
— Нет, украду!
— Перегнал дурак мужика, забежал подальше наперед, снял с себя один сапог, загадил его, да и кинул. А потом опять побежал. Отбежал подальше к леску, что над речкою рос, снял с себя второй сапог, да и бросил, а сам взобрался на дуб и сидит. Довел мужик козу до загаженного сапога и думает: «На что он мне нужен загаженный?» — и повел козу дальше. Довел до чистого сапога, думает: «Надо бы мне было взять загаженный, я обмыл бы его, вот и была б пара».
Сказав это, завел он козу в лес, привязал к дубу, а сам за сапогом побежал. Слез дурак с дуба, взял козу и повел ее домой.
— Ну что, братья, вы говорили, что козы не украду, а я вот украл.
Смотрят братья, что дурак босой, и говорят:
— Э, да это ты ее на сапоги выменял!
— Берите, — говорит дурак, — поскорей режьте ее, а мне только голову дайте, а я вам не то что сапоги и одежу с мужика принесу.
Зарезали братья козу, а ему голову отдали. Обстругал дурень палку, насадил на нее козью голову, побежал к реке и воткнул палку в дно так, чтобы голова наверху торчала, будто коза по уши забрела в воду, а сам взобрался на дуб и смотрит. Ходит мужик, ищет козу и кричит: «Козе, козе, козе!» А дурак с дуба как закричит: «Мэ-кэ-кэ-ээ!» Оглянулся мужик, посмотрел на речку, увидел козью голову и говорит: «Моя козонька, видно, водицы захотела, полезла пить, да и загрузла по самые уши, бедняжка». Звал ее, звал, стоя на берегу, — не идет. Он снял тогда с себя сапоги, штаны и рубашку да за козой в воду. А дурак с дуба и — за одежу и во весь дух домой. Так и остался мужик голый да с козьей головой.
Принес дурак братьям одежу и говорит:
— Вы говорите, будто променял я козу на сапоги, а вот вам две пары сапог, да еще и одежа.
Недолго братья пожили вместе, все трое женились и разделились: каждый стал хозяйствовать отдельно. Вот выменял дурак на одежу горшок, взял и пошел в лес. Выкресал огню, разложил костер и наварил каши; потом обложил горшок землей, сидит себе и ест кашу. Идут лесом трое разбойников, заметили дурака, и говорит один другому:
— Погляди-ка, братец, без огня горшок кашу варит.
Подошли к дураку и говорят:
— Здорово!
— Здорово!
— Продай нам этот горшок.
— Купите.
— Что за него хочешь?
— Как насыплете полный деньгами, ваш будет. Насыпали они ему полный горшок денег. Высыпал дурак деньги в подол, отдал им горшок, а сам пошел своею дорогой. Вот старший разбойник и говорит:
— Вы, братья, ступайте на промысел, а я каши наварю и вас позову.
Ушли братья, а он налил воды, наложил пшена, обложил горшок песком, да и сидит. Долго сидел, а каша все не варится. Он рассердился, схватил горшок, да и вывернул, а сам пошел догонять братьев. Догнал, а они спрашивают:
— Ну, что, варит кашу?
— О братцы, да как еще варит! (Разбойники были такие, что, бывало, один другому правды иной раз не скажет). Да такая вкусная, что ел-ел и не наелся.
— Дай и мы себе сварим.
— Варите, — говорит старший брат, — я на разбой пойду.
Младшие братья приготовили кашу, обложили горшок песком, да и сидят. Долго сидели, а он все каши не варит. Они рассердились, вылили из него воду с пшеном и пошли искать брата. Сошлись в лесу. Вот старший брат, смеясь, и спрашивает.
— Ну что, наелись каши?
— Нет, никак не варит горшок,
— И у меня не варил.
Постояли они, посоветовались и говорят:
— Пойдем убьем собачьего сына, который нас обманул, черт знает каким горшком наделил.
Пошли. Идут лесом и только стали из лесу на гору подыматься, видят — сделал дурак возок, да и спускается себе с горы.
Подошли к нему и говорят:
— Вишь ты! без волов, без коней возок едет. Давайте купим его! Что за возок хочешь? — спрашивают у дурака.
— Давайте мешок денег.
Дали они ему мешок денег и взяли возок. Вот старший разбойник и говорит:
— Ступайте вы, братья, вперед, а я сяду в возок и вас догоню.
Отошли те версты две, а старший сел тогда в возок, толкал его, толкал, — никак не едет. Выскочил тогда из возка, взял его за дышло и побежал догонять братьев. Догнал, а они спрашивают:
— Ну что, катится возок? — Катится, — говорит.
— Ну, дай и мы прокатимся.
Отдал он возок, а сам пошел вперед. Уселись они в возок, толкали, толкали, а он и с места не сдвинулся.
Взяли они возок за дышло, догнали брата и спрашивают:
— Ну что, и у тебя не катился?
— Не катился, — говорит, — это я вас обманул, чтоб всем нам не стыдно было, что мы, дураки, деньги на черт знает что потратили.
Рассердились они на дурака и говорят:
— Пойдем его убьем!
Пошли. А дурак заколол свинью, надул из нее пузырь, напустил полный крови, привязал жене к боку, сплел батожок и наказывает жене:
— Смотри, когда явятся ко мне разбойники, я ударю тебя в пузырь, будто ножом в бок, а ты и упади, будто заколотая, а как ударю батожком, подымайся.
Зашли разбойники к дураку в хату и сели на лавке. А дурак как схватит нож, как ударит жену в бок, она так и упала неживая и кровью залилась. Он как схватит тогда батожок да как ударит и говорит:
— Шушка-Марушка, встань ты, живушка!
Она вскочила как ошпаренная и подала им обедать. Пообедали разбойники, видят, что после битья стала жена дурака проворней, и говорят:
— Продай нам этот батожок.
— Э-э, — говорит дурак, — это батожок дорогой, ведь стоит только им ударить убитого человека, как тот оживет.
Так продай! — говорят разбойники. — Что хочешь, то и дадим.
— Давайте, — говорит дурак, — два мешка денег. Дали ему два мешка денег, взяли батожок и пошли в лес. А самый старший брат-разбойник и говорит:
— Ступайте вы, братья, по домам, а я возьму батожок и побью свою жинку, чтобы была проворней.
Разошлись братья по домам. Пришел старший, кричит жене: «Давай, такая-сякая, обедать!» А потом как схватит нож, как ударит ее в бок — она упала и затрепетала. Как схватит он тогда батожок, ударил им и как закричит: «Шушка-Марушка, встань ты, живушка!» Не встает жена, уже и дух из нее вон. Бросил он ее тогда в подполье и пошел к среднему брату.
— Ну что, — спрашивает средний, — стала у тебя жинка после битья проворней?
— Теперь проворная, — говорит, а не признается, что ее уже и на свете нету.
— Ну, дай и мне батожок, я и свою проучу.
Отдал старший брат батожок, а сам пошел к меньшому. Вот и говорит средний своей жене: «Давай, сякая-такая, обедать!» Потом как схватит нож, как саданет ее в бок — она упала, затрепетала и кровью залилась. Схватил он батожок и давай ее стегать да приговаривать: «Шушка-Марушка, встань ты, живушка!» Не встает жена, уже и дух из нее вон. Бросил он ее в подполье, а сам пошел к самому меньшому брату-батожок отнести.
Пришел, а меньшой и спрашивает:
— Ну что, стала твоя жинка после битья проворней?
— Проворная теперь, — говорит.
Оставил батожок, а сам пошел домой голову понурив. Остался меньшой брат с женой в хате и говорит ей: «Давай, сякая-такая, обедать!», да как схватит нож, как caданет ее в бок — упала она, затрепетала и кровью залилась. Схватил он батожок и начал ее стегать да приговаривать: «Шушка-Марушка, встань ты, живушка!» Не встает жена и не дышит уже. Бросил он ее в подполье. Сошлись братья вместе и рассказывают: тот говорит — моя жена мертвая, другой говорит — мертвая, и третий говорит, что мертвая.
— Ну, — грозят братья, — теперь пойдем да убьем его, вражьего сына.
Пришли к дураку, поймали его, завязали в мешок, положили на берегу речки и говорят:
— Ну, пускай полежит до завтра, а завтра, как будем идти мимо на ярмарку, бросим его в реку, а теперь пускай маленько в мешке помучается. — Сказали и домой пошли.
Долго лежал дурак, вдруг слышит — едет на лошади шинкарь и что-то про себя напевает. Начал дурак кричать из мешка:
— Эй, люди добрые! Кто идет, развяжите меня!
Соскочил шинкарь, развязал его. Ухватил дурак шинкаря, бросил его в мешок, завязал, положил на том месте, где лежал сам, сел на повозку, да и поехал на ярмарку. На другой день едут разбойники на ярмарку, подошли к мешку, взяли да и бросили его с шинкарем вместе в речку на самую глубину. Пошел шинкарь на дно, так и забулькал.
Ходят разбойники по ярмарке, глядь — a тут и дурак. Они к нему.
— Здорово!
— Здорово!
— Откуда ты взялся?
— Из речки вылез. Спасибо вам, что в речку бросили, — там все одни только купцы ходят, а товару столько, что хоть даром бери.
— Поведи и нас, — просят разбойники.
— Пойдемте.
Привел их дурак к речке и побросал по одному. И живет себе дурак с женой да хлеб жует.
Жила-была коза с тремя козлятами. От старшего и среднего житья не было – до того они своевольными росли, а младший прилежным и послушным удался. Как говорится: пять пальцев на руке, и все разные.
Позвала однажды коза своих козлят и говорит:
– Милые мои детки! Я в лес пойду, вам еду принесу. А вы дверь за мной заприте, друг с дружкой не ссорьтесь и никому, глядите, не отпирайте, пока голоса моего не услышите. Как приду, сразу по песенке узнаете. Вот что я вам спою:
Слыхали, что я сказала?
– Да, матушка, – ответили козлята.
– Могу я не тревожиться?
– Будь покойна, матушка, – сунулись вперед оба старшие. – Мы ребята хоть куда, что сказала, то свято.
– Если так, дайте расцелую вас! Да хранит вас господь от дурного, прощайте, детушки!
– Добрый путь, матушка, – со слезами на глазах ответил меньшой, – и да поможет тебе господь поскорее вернуться и нам еды принести.
Пошла коза в лес, а козлята дверь за ней закрыли, засов задвинули. Но, как говорится, стены имеют уши, а окна – глаза. Разбойник-волк – да знаете, какой? тот самый, который козе кумом доводится – давно уже поджидал случая сцапать козлят. Вот и подслушал он теперь, притаившись за козьей хаткой, как мать-коза детушек своих наставляла.
"Ладно, – подумал он. – Мое время приспело. Только бы грех их толкнул дверь мне отворить, а там уже будет прок. Мигом с них шкурки сдеру!"
Сказано – сделано. Подходит волк к двери, песенку запевает:
– Ну-ка, ребятки, бегом открывайте! Бегом!
– Братцы, – закричал старший козленок. – Быстрее отпирайте, матушка нам еды принесла.
– Не отпирайте, братцы, – сказал младший, – а то нам худо придется. Это не матушка. Я по голосу узнаю. У матушки нашей голос не такой густой и не хриплый, а приятный и тоненький.
Услыхав такие слова, отправился волк к кузнецу, велел себе язык и зубы оточить, чтоб голос у него стал тоньше, и снова стучится к козлятам в дверь, напевает:
– Слышите? – говорит старший. – И зачем только я вас слушаюсь? Болтаете, что не матушка это. Кто же, как не матушка? Тоже ведь уши и у меня. Пойду отопру.
– Братец! Братец! – снова закричал младший. – Послушай меня. Мало ли кто придет и споёт:
Что же, вы и тогда отпирать будете? Вы же знаете, что наша тетушка давно умерла и в прах обратилась, бедняжка.
– Ну что, разве не говорил я? – рассердился старший. – Хорошее дело, когда яйца курицу учат… Станем мы матушку столько времени за дверью держать! Нет, пойду и отопру…
Младший тогда проворно юркнул в печную трубу, ногами в шесток уперся, носом в сажу уткнулся, молчит, как рыба, дрожит со страху, как лист. Средний тоже – прыг под квашню; съежился, бедняжка, в комок, как мог. Молчит, как земля, с перепугу шерсть на нем дыбом: кто лежит – не герой, зато живой! А старший у двери стоит: отпереть, не отпереть? Все-таки отодвинул засов. И кого же он видит? И увидеть-то не успел, бедняжка, ибо у волка в животе урчало и глаза с голодухи сверкали. Раз-два, впился зубами волк козленку в горло, сразу голову оторвал и так его живо сглотнул, будто на один зуб ему было. Облизнулся потом смачно и стал по хате шарить, приговаривая:
– То ли почудилось мне, то ли и впрямь я несколько голосов тут слышал? Но что за чёрт, словно сквозь землю провалились… Где они, где?
Заглянул туда, заглянул сюда – нет козлят да и только!
– Чудеса в решете! Что же мне делать-то? Впрочем, некуда спешить, дома нечего косить! Лучше присяду вон там, дам отдохнуть старым костям..
Кряхтя и охая, уселся кум на квашню. Сел, и то ли квашня скрипнула, то ли кум чихнул, но только козленок под квашней не стерпел. Видать, грех его толкал и спина у него чесалась!
– На здоровье, крестненький!
– Ах ты… ах ты, проказник! Вот где пристроился? Иди, дорогуша, к крестненькому, он тебя расцелует!
Приподнял квашню, вытащил козленка за уши, и только пух пошел от бедняги! Как говорится: каждая пташка из-за своего языка погибает.
Покрутился, покрутился волк по хате, авось еще что раздобудет, но больше ничего не нашел: младший сидел смирнехонько, молчал, как рыба.
Видит волк, что нечем больше поживиться, другое задумал: выставил обе головы в окошках – морды зубы оскалили, словно смеются; после вымазал стены кровью, чтобы еще больше козе насолить, и пошел восвояси. Как только убрался разбойник из хаты, младший козленок тут же из трубы выскочил, накрепко засов задвигает. Шерсть стал на себе рвать, горько плачет, по братцам своим убивается:
– Милые братцы мои! Кабы не послушались волка, не съел бы он вас! А бедная матушка и не знает, какая с вами беда стряслась!
Стонет он, причитает, чувств едва не лишился.
Но что тут поделаешь? Не его вина, что вышла братцам дурь боком. А пока он стонал да плакал, коза домой спешила, еду козлятам несла, запыхалась. Подошла к хате, а из окон на нее две головы глядят, зубы оскалив.
– Славные детушки мои! Ждут меня, не дождутся, так и смеются мне навстречу!
Велика была радость козы. Однако подошла поближе, – что такое? Ледяной озноб пробежал по телу, ноги подкосились, помутилось в глазах. Что это? Может, показалось ей только? Подошла она к двери и зовет:
– Матушка, матушка! Беда с нами стряслась! Хуже пожара, хуже потопа!
Повела коза глазами по хате, ужас и трепет охватили ее. А потом овладела собой и спросила:
– Что же случилось, детка?
– А вот что, матушка. Как ушла ты из дому, спустя немного, слышим, как кто-то в дверь стучит и поёт:
– Старший братец, по глупости и упрямству, сразу побежал отпирать.
– И что же тогда?
– Тогда я живо в трубу залез, средний братец под квашней спрятался, а старший, не долго думая, засов отодвинул.
– И тогда?
– Тогда-то беда и стряслась! Волк, наш крёстный и твой друг, забежал в хату!
– Кто? Мой кум? Да ведь он шерстью своей поклялся, что детушек моих не тронет!
– Да, матушка, он! Крепко злодей их тронул!
– Так я ж его проучу Он думает, если у бедной вдовы полон дом детей, то можно над нею глумиться? С ребяток шкуры сдирать? Нет, не уйти ему от расплаты! Ах, он злодей, ах, разбойник! А еще зубы скалил, подмаргивал мне… Но только не из тех я, что он думает, отроду через плетни не скакала. Ну, да уж ладно, куманёк, я с тобой посчитаюсь! В мой плуг своих волов впрягать вздумал? Знай же, что без рогов их выпряжешь!
– Ох, матушка, ох! Лучше уж молчи, ну его к богу! Знаешь ведь поговорку: и чёрта видеть не хочу, и креста мне не надо.
– Нет, нет, сыночек, пока до бога дойдешь, святые одолеют. Вот тебе мое слово, сынок: не сдобровать злодею! Только смотри, не проговорись кому, чтобы он ее проведал.
С той поры искала она только случая, чтобы с кумом расквитаться. Думает-думает, – придумать не может, как отомстить ему
– Кажется, нашла на него управу, – сказала она наконец. – Такое ему устрою, что лапы себе кусать будет.
Была перед ее хатой яма глубокая. На нее-то и понадеялась коза.
– В дубильный чан тебя, куманек-волк, не иначе!.. Скоро расплачиваться будешь, А тебе, кумушка-коза, за дело пора приниматься, задал тебе куманек-волк работу!
С этими словами подоткнула она подол, рукава засучила, огонь развела и давай стряпать. Наготовила голубцов, пилава, пирогов, куличей на сметане и яйцах и других всевозможных блюд; яму потом угольями горящими и гнилушками наполнила, чтоб тлел под спудом огонь, ветками крест-накрест накрыла, сверху листьев набросала, а на листья землю посыпала и рогожкой прикрыла. И еще стульчик восковой смастерила для куманька, дорогого гостя.
Оставила она стряпню на огне, а сама в лес подалась – волка на праздник звать. Идёт по лесу, идёт, возле оврага волк ей навстречу выходит.
– День добрый, кума, каким тебя ветром сюда занесло?
– Да будет добро у тебя на сердце, как добр твой взгляд. Что, разве не знаешь, что ветер заносит, куда душа не просит? Побывал, видишь ли, кто-то в моем дому, натворил мне бед!
– А что, кумушка милая?
– Козляток одних застал и растерзал бедняжек! Вот что значит быть вдовой беззащитной!
– Да что ты, кума, говоришь?
– Уж теперь говори-не говори – легче не будет. Отправились они, бедняжки, к господу богу, и надо нам об их душе позаботиться. Вот и решила я по своим силам поминки устроить и тебя, куманёк, пригласить, чтоб утешил ты меня, бедную…
– Охотно, кумушка милая, но охотней к тебе бы на свадьбу пришел.
– Верю, куманёк, да что поделаешь? Не так оно, как нам хочется, а как богу угодно.
Пошла коза, рыдая, к дому, а волк – за ней, тоже делает вид, что плачет.
– Ах, куманёк, куманёк, – всхлипывает коза. – Что нам всего дороже, то и теряем!
– Что делать, кума, знали бы мы, какая беда нас ждет, береглись бы наперед. Но не терзайся так, рано или поздно все там будем.
– Так-то так, куманек. Но ведь бедным крошкам моим только бы жить да жить!
– Да, кумушка милая, но, видать, господу богу тоже молоденькие по вкусу.
– Если бы сам господь их к себе прибрал, дело другое… Но так ли это?
– Знаешь, кума, как подумаю… уж не Топтыгин ли к тебе домой пожаловал? Помнится, повстречал как-то я его в малиннике. Вот, говорит, кабы отдала мне коза сыночка скорняжному делу обучать…
Слово за слово, добрались они до кумушкиной хаты.
– Прошу, куманёк, – говорит коза, а сама на рогожку восковой стульчик ставит. – Садись, угощайся, чем бог послал!
И пододвинула ему полную миску голубцов.
Накинулся жадно волк на голубцы. Чав-чав! Целиком отправляет их в глотку.
– Господи, помилуй покойничков, уж больно, кумушка, твои голубцы хороши!
Сказал – и бух прямо в яму с горящими угольями: стульчик-то восковой расплавился, а веточки на одном честном слове держались, как раз сколько для дорогого гостя требовалось.
– А ну-ка! Теперь отдавай, волк, что съел! С козой тягаться вздумал? Коза тебя и доконает!
– Ой, кума, ой, горят мои пятки! Скорее вверх тяни, душа горит!
– Нет, куманёк! Тоже во мне ведь душа горела, когда козлятки мои погибли! Господу богу, говоришь, самые молоденькие по вкусу, а мне по вкусу и те, что постарше, были бы только хорошо поджарены. Знаешь, чтобы насквозь огонек их пронял.
– Ой, горю, погибаю, кума! Спасай!
– Что ж, гори, куманёк, погибай! От тебя и от живого добра не дождешься! Пускай же горит на тебе шерсть, которой ты клялся, что детишек моих не тронешь! Помнишь, как клялся, зверюга лютый?! А ведь сожрал-таки козляток моих!
– Ой, жжёт, горит всё нутро во мне, кума! Вытащи, смилуйся надо мной!
– Смерть за смерть, куманек, ожог за ожог! Ведь ишь ты, словечко какое давеча из святого писания подпустил!
Схватили коза с козленком по охапке сена и в яму на волка бросили. Потом стали камни в него швырять и что под руку попадалось, пока не прикончили. Так-то лишилась коза двух козляток своих, зато и волка, кума своего, утратила! Не велика утрата!
Услыхали все козы в округе про такое дело, взыграло у них сердце! Сошлись они все на большой пир, стали есть да пить, и такое у них веселье пошло, что и не описать…
И я там был, а как время подошло, сел верхом на седло и поведал всё, как произошло; потом колесо оседлал, сказочку вам рассказал; а под конец оседлал чечевицу и понёс, люди добрые, несусветную небылицу.
Перевод: Г. Перов